Н
ЕЛЬЗЯ, конечно, сказать, чтобы я относился к кино с дикой ненавистью, - не за что ненавидеть туманные картинки, да при том еще шевелящиеся! Но не могу сказать, чтобы я и любил предаваться рассматриванию этих картинок, хотя бы и в совершенно безобидное от служебных и иных занятий время. Просто не любил!
Меня могут назвать отсталым от века человеком,— но это будет уже клевета! Я прекрасно понимаю пользу кино в
наш век жилищного кризиса и режима экономии: специалисты утверждают, что существует, например, целая система объяснения в люб и при помощи кино,— система, прозодимая в строгом согласии с духом той романтики, на отсутствие которой так справедливо в настоящее время жалуются. Надо только подобрать соответствующие картины, начиная с Утра любви и кончая знаменитой советской фильмой „Мать , расположить их в порядке последовательности и путешествовать с дамой сердца в разные „Горны , „Арсы , „Факелы , „Лучи и т. д.. до благополучного или алиментного окончания всей истории.
Но меня эта сторона дела никогда не привлекала. Что же касается до „социальной роли кино, то...
Зачем говорить, когда нечего говорить?!. Но люблю я этого развлечения, извините за выражение!
Впрочем, не так: не не люблю, а не любил! И крепко но любил.
Были ли у меня к этому свои основания,— не будем говорить об этом, — дело прошлое!
Но внезапно мое отношение к кино резко изменилось... И изменилось всерьез и надолго.
Дело было так. Я еще не работал в Москве, жил в Харькове и приехал в столицу Союза на какой-то съезд,— на какой уже не помню. На съезде встретился с хорошим знакомым, с которым встречался на фронтах, работал вместе одно время, а потом расстался и даже потерял его из виду, ибо меня завезли в Харьков, а его доставили в Москву. Потом уже нашел его по газетам,— его ответственная фамилия упоминалась в связи с самыми важными событиями, с самыми высокими учреждениями. Словом,— рукой не достать до него! Поэтому-то, бывая иногда в Москве, я и не пытался его повидать, поэтому-то и обрадовался, встретившись с ним на съезде.
Потолковали, повспоминали, побродили, полюбовались друг на друга: я на него—из зала, он на меня - из-за стола президиума.
По окончании вечернего заседания вышли вместе. Он отпустил машину, и мы зашагали без определенной цели по улицам Москвы.
— А не пойти ли нам в кино?— вдруг внезапно предложил он, почувствовав, видимо, что все темы воспоминаний исчерпаны.
Я посмотрел на него не без изумления:
— В кино? Картинки смотреть?! А смысл?!?
— Неужели ты не любишь кино?! Вот не ожидал!!! А я должен признаться, что кино — для меня единственное удовольствие! Театр я, как ты знаешь, не люблю, оперы не перевариваю, доклады и диспуты уж совсем не для меня, и так заседания и докладчики заморили,— остается кино. Конечно,—грустно прибавил он,—редко удается попасть, но — какое удовольствие! Ни с чем несравнимо!!!
В голосе его слышался такой энтузиазм, что мне стало стыдно и своего изумления, и своей антипатии к „великому немому .
Рисунки худ. Козлинского
Он вытащил газету
ЕЛЬЗЯ, конечно, сказать, чтобы я относился к кино с дикой ненавистью, - не за что ненавидеть туманные картинки, да при том еще шевелящиеся! Но не могу сказать, чтобы я и любил предаваться рассматриванию этих картинок, хотя бы и в совершенно безобидное от служебных и иных занятий время. Просто не любил!
Меня могут назвать отсталым от века человеком,— но это будет уже клевета! Я прекрасно понимаю пользу кино в
наш век жилищного кризиса и режима экономии: специалисты утверждают, что существует, например, целая система объяснения в люб и при помощи кино,— система, прозодимая в строгом согласии с духом той романтики, на отсутствие которой так справедливо в настоящее время жалуются. Надо только подобрать соответствующие картины, начиная с Утра любви и кончая знаменитой советской фильмой „Мать , расположить их в порядке последовательности и путешествовать с дамой сердца в разные „Горны , „Арсы , „Факелы , „Лучи и т. д.. до благополучного или алиментного окончания всей истории.
Но меня эта сторона дела никогда не привлекала. Что же касается до „социальной роли кино, то...
Зачем говорить, когда нечего говорить?!. Но люблю я этого развлечения, извините за выражение!
Впрочем, не так: не не люблю, а не любил! И крепко но любил.
Были ли у меня к этому свои основания,— не будем говорить об этом, — дело прошлое!
Но внезапно мое отношение к кино резко изменилось... И изменилось всерьез и надолго.
Дело было так. Я еще не работал в Москве, жил в Харькове и приехал в столицу Союза на какой-то съезд,— на какой уже не помню. На съезде встретился с хорошим знакомым, с которым встречался на фронтах, работал вместе одно время, а потом расстался и даже потерял его из виду, ибо меня завезли в Харьков, а его доставили в Москву. Потом уже нашел его по газетам,— его ответственная фамилия упоминалась в связи с самыми важными событиями, с самыми высокими учреждениями. Словом,— рукой не достать до него! Поэтому-то, бывая иногда в Москве, я и не пытался его повидать, поэтому-то и обрадовался, встретившись с ним на съезде.
Потолковали, повспоминали, побродили, полюбовались друг на друга: я на него—из зала, он на меня - из-за стола президиума.
По окончании вечернего заседания вышли вместе. Он отпустил машину, и мы зашагали без определенной цели по улицам Москвы.
— А не пойти ли нам в кино?— вдруг внезапно предложил он, почувствовав, видимо, что все темы воспоминаний исчерпаны.
Я посмотрел на него не без изумления:
— В кино? Картинки смотреть?! А смысл?!?
— Неужели ты не любишь кино?! Вот не ожидал!!! А я должен признаться, что кино — для меня единственное удовольствие! Театр я, как ты знаешь, не люблю, оперы не перевариваю, доклады и диспуты уж совсем не для меня, и так заседания и докладчики заморили,— остается кино. Конечно,—грустно прибавил он,—редко удается попасть, но — какое удовольствие! Ни с чем несравнимо!!!
В голосе его слышался такой энтузиазм, что мне стало стыдно и своего изумления, и своей антипатии к „великому немому .
Рисунки худ. Козлинского
Он вытащил газету